— Гармонист?!
Леню-гармониста под Гдовом знали решительно все — и наши, и финны. Каждый вечер, если только не было атаки, с позиций противотанкового взвода раздавались задорные наигрыши, сопровождаемые не слишком цензурными частушками старинного и собственного сочинения. Вот несколько из наиболее пристойных:
Как за ПРО поляки
Облизали НАТУ сраки.
Мы чуть-чуть передохнем
И туда им х… воткнем
Скандинава-сына мать
В Псков послала воевать.
Х… осколком оторвало:
Ты куда послала, б…?!!
Я много раз видел его — чубатого, веселого, готового в любой момент пуститься в пляс…
— Где тебя так, товарищ? Под Гдовом?
Он машет рукой:
— Да нет, это года два тому, под Ташкентом. Мы туда за зипунами ходили…
— За чем?!
— Ну, если по официальному, то «в составе агитбригады „Комсомольского прожектора“ ездил обеспечивать очередные поставки в центр». А по-нашему, по-простому — за зипуном ходил…
— Постой, Лень, постой… Ты толком поясни: как это тебя в Ташкент занесло? Нам же говорили, что они вам не подчиняются…
Леонид подсаживается к нам за стол:
— Да че тут объяснять, браток? — удивительно, но он использует обращение, принятое между вожатыми во времена Деда Афгана, — Не подчиняются они временно. ВРЕ-МЕН-НО — ясно тебе? А от поставок в центр их никто не освобождал. Вот мы и ездим, объясняем, уклонистам бестолковым, что нужно не забывать, кто их с верблюдов поснимал и людьми сделал. Убеждаем войти обратно в состав СССР, а потом и в ВССКР. Но они ж тупые, бараны. Не понимают своего счастья. Только ведь хлопок, чай, сахар и прочее поставлять они в Центр обязаны? Обязаны. Вот мы и ездим. Ну, иногда, конечно, чего еще прихватываем…
И с этими словами он показал мне руку с красивым серебряным перстнем.
— Ой! — тихо выдохнула сидящая рядом Катя, а меня словно кипятком ошпарило с ног до головы.
Берут чужое?.. Прихватывают?.. За зипунами?.. Выродни?..
Краем глаза я заметил, как потянулся к кобуре Негуляев, как Сергиенко, словно невзначай, положил руку на автомат, как напряглись все остальные… Нет! Не может быть! Не могут люди, у которых по утрам исполняют почти наш гимн, у которых есть пионеры и комсомольцы, которые строят коммунизм, быть выроднями!..
— А что вы еще прихватываете? — чересчур спокойно поинтересовался Виталий.
Мама! А кобура-то, кобура! Уже расстегнута!.. Не-е-ет!!!
— Стой, Виталька! Стойте все! — я в прыжке достаю Негуляева, и прижимаю его руку. — Стоп! А ну, скажите мне кто-нибудь: Робин Гуд был выродень?
— Не-е… — тянет кто-то из мальков неуверенно, — не-е… Какой же он выродень? Он же Робин Гуд…
— А Дубровский? А Степан Разин? Выродни они что ли, по-вашему?!
До Негуляева, похоже, дошло. Он аккуратно высвобождает руку и застегивает кобуру. Димка еще думает, но быстрота решений никогда не входила в число его достоинств. Остальные переглядываются: кто — с недоумением, кто — с явным облегчением. Точку в споре ставит Чайка. Откуда и когда она вытащила свою винтовку — понятия не имею, но сейчас она стоит с винтовкой наперевес, и ствол хищно обходит всех присутствующих:
— Ща кто скажет, что Леха вместе с выроднями был — Буржуином буду — башку снесу! — сообщает она таким тоном, что все тут же приходят к правильному выводу: колхозники — не выродни!
…После того, как я, старательно обходя истинные причины, объяснил Леониду, что все увиденное им — не бунт на пиратском корабле, а всего-навсего недопонимание, мы отправились в Правление. Отвезли нас на стареньком, но настоящем автобусе, к которому сзади был приделан газогенератор. Несмотря на свой почтенный возраст — не думаю, что после тьмы кто-нибудь выпускал автобусы! — ветеран общественного транспорта ходко двигался по грейдеру и миновал пятнадцать километров, отделяющих гостиницу от, как говорят колхозники, «центра», не более чем за четверть часа. В здании Столовой № 1 нас пригласили подняться на третий этаж, и мы бодро затопали по широкой лестнице, на площадках которой располагались пустые, но вполне боеспособные пулеметные гнезда.
На третьем этаже нас встретил большой зал, в котором уже собралось и Правление, и Политбюро Колхоза имени Сталина. И опять, к нашему удивлению, здесь присутствует поп Георгий.
— Проходите, товарищи — приветствует нас Домостроев. — Попрошу руководителей делегации пройти в президиум, а остальных товарищей занять места в зале.
После того, как все, наконец, устроились, и прошли обычные выборы в президиум, к трибуне подходит выбранный председателем президиума генеральный секретарь Политбюро, парторг колхоза Броверман Арон Семенович. Он в защитного цвета одежде и такой же матерчатой фуражке — высокий, рыжеватый, с приятным и умным рябоватым лицом. Пожалуй, он был бы похож на Сталина, если бы был пониже ростом и не носил окладистой, ухоженной бороды…
— Товарищи, разрешите внеочередное экстренное объединенное заседание Политбюро и Правления нашего колхоза имени великого Сталина считать открытым.
Все захлопали, а Броверман, переждав аплодисменты, начал говорить… Ох, лучше бы мне этого и не знать было. Оказывается, колхоз имени Сталина находится с Украинской республикой в весьма напряженных отношениях. Некоторое время тому назад, колхозники ездили на Украину, «обеспечивать поставки в Центр». В результате последней поездки произошло самое настоящее сражение, которое обошлось украинцам очень дорого. Если, хотя бы часть колхозных похожа на тех, что были под Псковом — Украине я не завидую! Но и колхозникам перепало так, что они еле-еле уползли восвояси, «харкая кровью, сплевывая зубы и обещая, что в следующий раз они ух!..» Короче: колхоз потерял убитыми человек пятьдесят, раненными — втрое больше, а стало быть, украинцам их визит обошелся тысячи в четыре. Украинские уклонисты (а уклонисты — это те жители бывшего СССР, кто не желает его восстановления, кто предал дело Ленина, Сталина, Гайдара, Деда Афгана и первоколхозников) попытались было ответить, и на колхозников двинулась целая армия тысяч в восемь с танками, артиллерией и даже одним вертолетом. Вертолет этот теперь у колхозников, они его почти починили. И два танка — тоже. Но с тех пор украинцы держат на своих северных границах усиленные части, якобы для защиты от выродней и прочих, а на самом деле — колхозников боятся…